Продолжение личностно-биографического повествования "Ровесница лихого века", Т.П. Сизых
Прошло около года. Однажды летом 1939 года Евлампия Акиловна узнала все из того же источника, что стали выпускать железнодорожников-машинистов. Она вернувшейся дочери с работы сказала: «Надя, мне сообщили, что начали освобождать машинистов». Надежда Алексеевна сразу отправилась в прокуратуру за справкой. Где ей ответили: «Да, ваш отец оправдан, подлежит освобождению. Он уже находится в Красноярской тюрьме, и его скоро выпустят. Но когда его выпустят, это им не ведомо и запрещено говорить». Забрезжила долгожданная надежда на возвращение отца. Вера и постоянные молитвы Евлампии Акиловны спасли Алексея Петровича.
Обычно из тюрьмы освобожденных выпускали в темную пору, по вечерам. Как всякая нечисть, под покровом ночи правят свои преступные дела. Вся система правительства Советского государства работала только по ночам. Тюрьма играла в те же игры и подражала диктатору Сталину и его правительству. Поэтому Надежда Алексеевна каждый день после 17 часов сразу с работы спешила к воротам Красноярской тюрьмы, что на ул. Робеспьера. Так она каждый день ждала, когда выйдет отец из ворот тюрьмы, пытаясь его встретить. Если она не могла к этому времени быть у ворот тюрьмы, то, чтобы встретить Алексея Петровича, шла Евлампия Акиловна. Ожидание встречи с отцом продолжалось два месяца (июльавгуст), но это была уже жизнь с надеждой и верой об освобождении отца, в предвкушении света в конце туннеля их мытарств. Это им придавало силы. Они обрели смысл своей жизни. Ждали они его всегда дотемна, до 10–11 часов вечера. Каждый раз они уходили ни с чем. Вера, надежда о возвращении отца их все-таки не покидала. Она почему-то верила, что отца обязательно освободят.
Однажды, отстояв в который раз у тюрьмы до 22 часов вечера, она пришла домой по-прежнему без отца, Евлампия Акиловна накрыла стол и они сели ужинать. На улице было уже темно. Вдруг в окно с улицы «вроде кто-то, ни то постучал, ни то поцарапал по стеклу». Евлампия Акиловна говорит: «Надя, вроде в окно кто-то постучал». Звук был настолько слабый и неопределенный, что Надя сказала: «Мама, это тебе наверное показалось». Рядом с их домом была автобусная остановка, и оттуда и ранее доносились неопределенные звуки.
Бранчевская рассказывала, говорит: «К нам в дом, бывало, сразу не попадешь, нужно было, пройдя парадную дверь, идти через всю веранду, вдоль стены дома, а только тогда доберешься до двери, ведущей в дом». Но вдруг они вновь услышали ни то стук два раза слабый, ни то вроде царапания по стеклу окна. Было уже совсем темно. Надежда Алексеевна кинулась к окну, но никого у окна не увидела. Тогда она решила выйти на улицу и разобраться, кто стучит или не стучит, или им кажется. Дверь от парадного крыльца открывалась вовнутрь террасы (веранды).
Когда она дернула на себя парадную дверь, то на нее буквально кто-то рухнул, увлекая всей своею массой и тяжестью тела. Они оба неожиданно рухнули. Тело отца подмяло дочь под себя. На шум и грохот падения тел выскочила из дома Евлампия Акиловна. Она увидела лежащих на веранде дочь и отца. Слез радости встречи и горя было немало.
Надежда Алексеевна, содрогаясь, рассказывает о состоянии здоровья отца. Отец встать уже не смог. Они его едва-едва с матерью волоком дотащили и внесли в квартиру. И тут они осознали, что отец тяжко, очень тяжко болен. Он был очень слабым, весь в огромных отеках. При росте в один метр 60 см он был грузен, тяжел и неподъемен. Сам встать он не смог. Он был обессилен до крайней степени из-за выраженности сердечной недостаточности. Отеки были всего тела, ног, рук (анасарка). Уши были в три раза толще обычного размера. Мошонка была почти с голову ребенка. Они с мамой нагрели воду и частями его помыли. Потом с трудом они заволокли его на кровать. Так состоялась их долгожданная встреча, спустя год от ареста отца – Алексея Петровича. Долгожданная надежда сбылась. Отец через год и два месяца вернулся из застенок ГУЛАГа, чтобы умереть в своей постели.
После репрессии и освобождения из ГУЛАГа
Алексей Петрович и Евлампия Акиловна Бранчевские, 1939 г.
Надежда Алексеевна, рассказывая, постоянно повторяла: «До сей поры я не могу представить, как отец в состоянии анасарки сам смог дойти от тюрьмы до дому? Где он нашел в себе силы, в таком тяжелейшем состоянии, с водянкой дойти от тюрьмы до дому?» На месте их дома ныне стоит декоративный петух у театра музыкальной комедии. Одно можно сказать: «На то была воля Господа Бога». Наука вряд ли даст на этот вопрос вразумительный ответ, где истерзанный, крайне тяжелый больной, с проявлениями, почти не совместимыми с жизнью, сам дошел до дому.
Видимо, непреодолимое желание увидеть своих самых дорогих и любимых женщин – жену и дочь, дало возможность чудесным образом Алексею Петровичу ту мистическую духовную (энергетическую) силу, которая позволила ему преодолеть свою немощность и добраться до дому. У дома же силы его покинули. Он едва дотянулся до окна, чтобы постучать, но сил не хватало даже на стук в окно. Именно поэтому его любимым казалось не стуком, а лишь намеком «ни то стук, ни то царапание...»
О возвращении отца домой Евлампия Акиловна и дочь много раз думали. О его освобождении много раз говорили в течение этого злополучного года ожиданий, его тюремных и гулаговских мытарствах. Отец вернулся. Они с трудом в это верили. Плакали все трое от радости встречи и пережитого лихолетья.
Началась борьба за жизнь отца. Были привлечены опытные врачи, которые диагностировали выраженнейшую степень легочно-сердечной недостаточности. Назначили лечение. Любовь, забота, уход, строгий постельный режим, дробное малыми порциями питание, с ограничением соли, воды, сердечные гликозиды, а главное – любовь ближних, сделали свое дело, процесс поддался лечению, но не излечил его. Удалось только стабилизировать – достичь компенсации процесса, удержать его от прогрессирующего течения и продлить ему жизнь. Отец стал выходить на улицу с Евлампией Акиловной. Из состояния сердечной недостаточности он совсем не избавлялся, только степень ее то уменьшалась, то нарастала.
Ему подтвердили I группу инвалидности. На работу он уже не вышел. А шел ему всего лишь 59-й год. Когда он был арестован, он страдал профессиональным хроническим легочным заболеванием, но процесс у него был компенсирован. Он мог выполнять все обязанности машиниста-инструктора. Пытки, конвейеры, побои, унижения, голод достигли цели, в результате резко усугубилось течение болезни. Вернулся он из лагеря глубоким инвалидом, в котором едва теплилась жизнь. Как-то вечером Надежда Алексеевна, оставшись с отцом наедине, обратилась к нему: «Папа, расскажи, что с тобой происходило на следствии и в тюрьме?» На что Алексей Петрович категорично и твердо сказал: «Надя, никогда не спрашивай меня, что там со мной было. Я никогда ничего вам не расскажу. И об этом давайте забудем». Так, Надежда Алексеевна не смела больше поднимать эту тему и не задавала никогда ему вопросов.
Но что происходило с продуктовой передачей, которую арестованные получали от родственников, он сам ей поведал. В самом непотребном состоянии получил посылку Алексей Петрович, как и все другие. «Из этого мессива продуктов поесть что-либо было невозможно. Колбаса в мыле, махорка с сахаром. Надя, я все это выбросил и не ел». Отец это рассказал только дочери – Надежде Алексеевне. От Евлампии Акиловны они это сокрыли, «чтобы она не расстраивалась», – заметила Надежда Алексеевна.