Продолжение личностно-биографического повествования "Ровесница лихого века", Т.П. Сизых
Не так часто в семье машиниста Бранчевского были дни, посвященные отдыху семьи. Они были тогда, когда отцу давали день отдыха по своему усмотрению. Руководство железной дороги иногда выделяло выходной день.
В царское время в начале XX века с вводом железной дороги город Красноярск стал быстро развиваться, особенно промышленность и социально-общественные структуры городского общества. В Красноярске работали заводы: железоделательный, металлургический (в Таракановке), лесопильный (Кузнецова), сталелитейный, судоремонтный (Кузнецова с товарищами), стекольный (Коноваловский), винокуренный, пивозавод и другие.
В городе были культурные заведения: Драматический театр имени А. С. Пушкина, Дом офицеров, Дом просвещения, Дом Благородного собрания, публичная городская библиотека, читальный зал, богатейшая частная юридическая библиотека. Были открыты фотоателье (с 1890 г.), патеграфы (кинематографы (1897 г.).
Рассказывала Надежда Алексеевна: «Редко, но бывало, папа поспит, отдохнет. Встанет. Они покушают. Он Евлампии Акиловне скажет: «У меня целые сутки свободные от работы. Слышал, что какое-то хорошее показывают кино. Еля, давай сходим?» Идя в патеграф (кинозал) посмотреть фильм, брали с собой дочь Надю. В ту пору были немые (неозвученные) фильмы, поэтому они шли в сопровождении музыки.
В городе было несколько патеграфов. Семья Бранчевских предпочитала ходить в патеграф, который располагался в городском саду губернатора Степанова.
Патеграф размещался в специально построенном красивом желтом помещении. Зал был на 20 рядов. Стояли стулья. Была сцена, на ней был натянут экран. Справа от экрана стоял рояль, который был так развернут, чтобы таперу (пианисту) были видны события, происходящие на экране, и он сопровождал кадры то веселыми, то танцевальными, то маршевыми мелодиями. Это был настоящий праздник для их семьи.
Папа и мама, идя в патеграф, одевались в самые лучшие свои наряды и Надю, соответственно, соборовали.
Любили родители с дочерью пойти и прогуляться по парку, послушать музыку духового оркестра. Главный вход в городской парк был со стороны Новособорной (Новобазарной) площади. Вход был платный. Купив билет, вы могли погулять по аллеям парка, послушать музыку и посетить патеграф. При этом вы уже ничего не оплачивали. Входя в сад, вы сразу попадали на центральную аллею, обставленную деревянными диванами (скамейками).
Публика вела себя благочестиво. Одета была достойно и нарядно. Дамы в длинных красивых пошитых платьях, шляпах с широкими полями, лентами, бантами, цветами. Евлампия Акиловна, идя в городской сад, укладывала прическу, надевала свои прекрасные платья. Они были украшены кулонами или медальоном в форме книжки или часами золотыми на цепочке, надевался браслет. Евлампия Акиловна брала с собой серебряную дамскую сумочку с серебряной цепочкой для носового платочка. На голову надевала шляпу со страусиным белым пером.
Мужчины более строго были одеты, с хорошо причесанной головой, в обязательном порядке бритой шеей и в начищенных до блеска штиблетах. Большинство имели разной стрижки бороды или бакенбарды. Они вели даму, взяв ее под руку справа (гражданский), а слева – офицер. Шли друг за другом, медленно, спокойно, по главной аллее до фонтана, а затем так же возвращались к выходу и опять, на круги своя. Несколько в стороне, за фонтаном, была летняя открытая сцена, на ней и играл духовой оркестр. Вокруг стояли лавки. Можно было присесть и послушать духовную музыку. Так под музыку Вивальди, Штрауса, Чайковского и других композиторов публика гуляла. Она могла удлинить круг гуляний, доходя не только до фонтана, а несколько дальше или вовсе доходя до конца главной аллеи к берегу Енисея. Так по кругу и ходили, беседовали, общались. Кто-то садился на диван на главной аллее с друзьями и там вели беседы. Эти гулянья были в воскресные или праздничные теплые летние вечера. Проходили они всегда чинно и благородно. Публика была всегда спокойна, рассудительна и сдержана в эмоциях. Громко смеяться или громко разговаривать было неприлично. Вам было бы стыдно.
Иногда Алексей Петрович с другими машинистами в парке играли в шашки или шахматы в специальном помещении.
Мама без папы на увеселительные мероприятия никогда не ходила. Это тоже было неприлично.
Евлампия Акиловна, Алексей Петрович, а позже Надежда, на досуге по вечерам играли на гитаре. Это были вечера, когда отец был дома. Редко, но ходили в гости к соседям, к сослуживцам-машинистам. Зимними вечерами дома играли в лото. Чаще Евлампия Акиловна с Алексеем Петровичем играли в преферанс. А в праздничные вечера после застолья играли с соседями. У них был специальный игральный столик. Теперь он отдан Надеждой Алексеевной в музей железнодорожников г. Красноярска, где хранится по сей день. Бывало, летом выезжали на природу. Обычно это были загородные поездки. Вспоминает Надежда Алексеевна, как в дореволюционные годы в редкие воскресные летние дни, когда Алексею Петровичу предоставляли день отдыха, они выезжали с семьей другого машиниста на природу, на правый берег Енисея. Жили они тогда недалеко от привокзальной площади, но еще в съемной квартире. Брали они извозчика, садились в пролетку, в которой было два взрослых места, кучер сидел на облучке, и ехали через город к плашкоуту, который находился значительно восточнее городского парка. У пролетки сзади был фордек. В солнечный день он был сложен, а если дождь, то его расправляли, и у вас появлялась крыша над головой. Теперь на месте плашкоута стоит центральный городской коммунальный автотранспортный мост. Пролетка въезжала на плашкоут, и они с 5–6 тягачами, бричками и пролетками переправлялись на правый берег. Сходили с брички и шли гулять, собирать цветы. Ездили они обычно на цветущий луг, где собирали букеты цветов. Правый берег Енисея в начале XX века оставался еще реликтовым, нетронутым человеком.
На правом берегу Енисея были рощи и поляны с разноцветными дикоросами – сибирскими цветами.
Здание духовной семинарии в западно-южной части городского сада
Городской сад, главная аллея (фото Шапиро)
Качели на Базарной площади
Карусель у Кафедрального собора
Плашкоут через реку Енисей при его загрузке
Красноярск, левый берег Енисея
Пристань красноярская на левобережье
Пароход «Дедушка»
Пароход «Св. Иннокентий»
Красноярск, вид с восточной стороны города с носа судна на левый берег Енисея
Красноярская команда футболистов, болельщики вместе с норвежским путешественником Нансеном
Нансен с городскими и губернскими чиновниками после футбольного матча
Появлялись после таяния снега (в конце мая) фиолетово-лиловые медуницы, первоцветы – светло-желтые подснежники (лютики). Затем, в июне, зацветают ярко-сочно-малиново-красные бутоны марьиных корений – это дикорастущий пион. Позже зацветали умиляющие нежные чисто-голубого цвета незабудки, в лесу – бело-розовые с нежным ароматом ландыши, фиолетовые башмачки, лягушкины слезки. Но более всего поражает соцветие ало-красных полыхающих пламенем жарков. Они напоминают пламя огня, поэтому еще называются в Сибири огоньками. Зайдешь в лес, или проезжая мимо леса, видишь, как горящие свечи то тут, то там горят – это и есть соцветия жарков. А порой можно было увидеть целые поляны жарков. Они вселяют в душу радость и благодать, заставляя забыть все скорби и страдания. Природа удивляет своим мощным исцеляющим действием на больные души. Не нужно принимать ни седативных, ни снотворных и тем более антидепрессантных препаратов. Просто нужно регулярно вырываться из вертепа мирской суеты на природу (дачу, просто в лес по грибы, на рыбалку и в санаторий).
За цветением жарков в июле распускаются яркие бутоны очаровательных кокеток – саранок, красных и фиолетовых гвоздик, желтых и красных лилий. Во второй половине лета вас порадует море белых улыбающихся качающих головками глазастых ромашек и группки скромных славных белых анемонов. И так все лето.
Погуляв час-другой, отдохнув, собрав букеты цветов-дикоросов, они таким же путем возвращались домой. Бывало, эту прогулку женщины без мужчин совершали пешком до плашкоута. Редкий случай, но, бывало, летом родители с семьями машинистов и детьми ходили на пикник в лес на сопку, которая находилась за слободой Николаевской (на Афонтову гору). С собой брали по две корзины еды, посуду, садились в пролетки, и извозчик их поднимал на сопку. Там расстилали скатерть и уставляли ее снедью. Разводили костерок, кипятили чай. С Афонтовой горы они любовались прекрасными панорамами города, расположившегося в междуречье Качи и Енисея, который окружали отроги Саянских гор, покрытые вечнозелеными хвойными деревьями. Над однои двухэтажными домами возвышались одиннадцать храмов с двумя соборами. Их золотые купола и золоченые кресты возносили город к небу. В солнечный день они сияли и радовали. Восхищали и виды нашего широкого могучего красавца Енисея с прекрасными ажурными арками железнодорожного моста. Во время препровождения женщины на сопке собирали цветы. Это было единственное место цветения эдельвейсов.
Кроме того взрослые на природе играли в лото.
Редко Алексей Петрович, Евлампия Акиловна с дочерью хаживали на Столбы, поднимались они только до нижних скал.
Летом в Красноярск прибывал цирк-шапито. Ставилась большая брезентовая палатка на Новособорной площади, теперь на этом месте монументальное здание управления железной дороги. Рядом с цирком разворачивали качели, карусели, лавки со сладостями и игрушками. Родители водили не раз Надю на цирковые представления, порой с детьми соседей-машинистов.
Всей семьей в зимний сезон они ходили в драматический театр имени А. С. Пушкина. В их годы стояло уже кирпичное здание театра с колоннадой на Воскресенской улице.
В г. Красноярске были и мужские забавы. Любимой игрой для них в царское время был футбол. Сохранился документ, тому свидетельство – это общая групповая фотография команды красноярских футболистов с норвежским путешественником Нансеном и с любителями футбола, членами городской управы, горожанами, гимназистами, учащимися ремесленного училища.
По субботним, воскресным дням и на великие православные праздники Евлампия Акиловна ходила с дочерью на вечернюю службу и литургию, как правило, в Богородице-Рождественский собор, а с 1913 года – в храм Христа Спасителя. Застолье в их доме бывало в великие православные и семейные праздники. Чаще машинисты собирались в доме Бранчевских, гораздо реже хаживали в гости к соседям – друзьям-машинистам Красько или Вишневскому.
Евлампия Акиловна любила читать книги. Эту любовь к книгам она привила и дочери. Каждый читал сам по себе. Общего чтения вслух в доме Бранчевских не водилось. Отец не читал, так как была ответственная работа и нужно было за короткое время дать организму восстановиться после очередного рейса.
В школьные годы Нади библиотечки дома не было. В городе Красноярске была организована городская библиотека врачом В. М. Крутовским и его женой, но Бранчевские ею не пользовались.
Одевались родители, если выходили в город, в театр, со вкусом и шиком. Евлампия Акиловна всегда носила, как и все дамы, длинные платья, длинные юбки, в зависимости от сезона: пошитые из шелковой, муслиновой или из кашемировой ткани. Евлампия Акиловна у парикмахера делала укладку волос в виде короны-валика вокруг головы.
Было у Евлампии Акиловны шитое нижнее белье с прошвами кружевными: батистовое или из белой ткани нансук (среднее нечто между батистом и полотном), панталоны с кружевными вставками до колен, обрамленные по краям кружевами. Носили пышные подъюбники со вставленными и обрамленными понизу прошвами кружевными.
Женщины тогда носили пояса для закрепления чулок, которые застегивались на уровне талии на пуговки по бокам. Пояса специально шили. У пояса были по две спереди и сзади длинные широкие резинки, на концах которых были специальные застежки. Они продержались до 70–80-х годов прошлого века. Рубашечки были пошиты с вырезом, как у маек, краешки их вверху и внизу были обшиты узенькими кружевами, по подолу рубашки могли быть кружевные вставки. Лямочек в дамском белье (рубашках) в царское время не было, они появились в советские послевоенные годы, как и комбинации и трикотажные ночные сорочки.
Дамы носили кожаные туфли-лодочки и ботинки с сужающимся носком с пуговками посредине, были они и со шнурками или с крючками, с голенищем до щиколотки, чуть выше или даже до середины голени, то есть высокие и низкие. Каблуки были деревянные и невысокие.
Сапоги до революции женщины не носили. Обувь обычно была черного или коричневого цвета. Носили в морозы катаные (вяленые) мягкие теплые и практичные шерстяные валенки. Евлампия Акиловна любила шляпки со страусиными перьями, розового и черного цветов. Летом всегда дамы ходили с солнечными зонтиками, которых было у Евлампии Акиловны несколько штук, зонтики были шелковые, купол у солнечных зонтиков был высокий, а у дождевых – плоский. Цвета солнечных зонтиков были разные, но больше было ярких и сочных красок.
Вспоминает Надежда Алексеевна: «Целое зрелище было, когда дамы гуляли по Воскресенской улице города с красными, зелеными, желтыми, голубыми и лиловыми солнечными зонтиками со свисающими кружевами. Зонты от солнца в то время были обязательной атрибутикой дамы. Дождевые зонты были более строгих цветов: черные, синие, коричневые. Любили зонты с шотландской клеткой».
У Евлампии Акиловны зонтик был очень красивый, с весьма прелюбопытной ручкой со вставленными камешками в виде цветков. Был у Евлампии Акиловны зонт темно-синий, от дождя. У Надежды Алексеевны был от дождя в шотландскую клетку, привезла она его из Германии.
Алексей Петрович носил на праздничные и выходные дни кожаные штиблеты с резинками по бокам их. Были у него еще кожаные туфли на шнурках. На работу он ходил в начищенных до блеска сапогах.
Было у отца несколько костюмов: тройки, двойки и выходной костюм железнодорожника (брюки, китель с белым подворотничком, белая фуражка с черным лакированным козырьком и белоснежная рубашка). На работу ходил он в форменной одежде: черные брюки, рубашка, черный китель с белым воротничком и в сапогах, начищенных до блеска. Мужчины в старой России и долго после революции зимой носили нательную белую рубашку с длинными рукавами, кальсоны, летом – майки, спортивные трусы.
Дома отец ходил в сатиновой косоворотке и брюках. Были тогда, как и сейчас, в обиходе домашние тапочки. Любимым местом отца его домашних работ и отдыха был амбар. Смастерил Алексей Петрович прекрасную кушетку, рамку и ножки которой пролакировал. Ножки у кушетки были фигурные, точеные. Обтянул он кушетку добротным зеленым сукном. Стояла она у них в прихожей, где он любил отдыхать в зимнее время. Позже Надежда Алексеевна родительскую мебель – кушетку вместе с итальянским столовым гарнитуром из красного дерева – перевезет в полученную новую квартиру на правобережье Красноярска. С этого времени эта кушетка стала излюбленным ее местом отдыха не только днем, но и ночью. На кушетке она отдыхала до своих последних дней.
Евлампия Акиловна дома ходила в юбках длинных из сатина с пышными подъюбниками, украшенными кружевными прошвами, в кофточках из цветного ситца, пошитых ею, с отложным воротничком, с длинными рукавами, застегнутыми посередине пуговицами.
В будни волосы Евлампия Акиловна прибирала, просто зачесав их назад и забрав в пучок, или, заплетенные в одну косу, она укладывала узлом на затылке.
Женщины вечерами занимались во время отдыха рукоделием. Евлампия Акиловна мережила салфетки, дорожки, вязала, шила и штопала. В семье обстановка всегда была спокойная. Обращались друг к другу уважительно: Алеша, Еля, Надежда. Вели себя прилично, достойно.
Не так, как сегодня Надежда Алексеевна видит сидящих в сквере перед окнами девушек на коленях у мальчиков, прилюдно целующихся и обнимающихся. Полуоголенные или в брюках, и мужчины и женщины. Прожив долгую жизнь, Надежда Алексеевна подобного не видывала и не ведала, что доживет до такого распутства. «Родители вели себя просто, но солидно». Эта любовь налево и направо, сегодня демонстрируемая и творимая, считалась и считается неприличной. Нередко слышит она в сквере, который расположен против ее окна, с балкона бранные слова. Это больше похоже на чувственные отношения животных и собачий лай. Но человек от них должен отличаться разумом, совестью и воздержанностью, если он действительно Человек! Разум умеет отличать добро от зла, позволяет человеку воздерживаться от похотливости и от этой духовной грязи. Если у человека расстройство кишечника, он сдерживает этот взрыв и совершает его там, где подобает. Почему же понос ума он не в состоянии регулировать и сдерживать, чтобы прилично вести себя?!
Бывало, в будни вечерком, если сосед(и)-машинист(ы) и Алексей Петрович свободны от рейса, то Красько или Вишневский захаживали в гости вечерком к Бранчевским.
Сосед заходил в их дом, здоровался. Как правило, коротко обменивался словами приветствия с родителями. Потом обязательно Надю спрашивал: «Как, Надя, твои куклы»? А она, как правило, отвечала: «Дядя Федя, кукла Маша заболела». Вот когда начались помыслы Нади к врачеванию – они начались с чувства сострадания. Боль у нее к близким зародилась с раннего детства, и это было не пустыми словами. Эти чувства в будущем враче должны быть развиты с детства и обострены. Они развиваются у человека, любящего родителей и ближних. У девочки начиналось с кукол, как прообразу будущего ребенка и взрослого больного.
Но Евлампия Акиловна, где бы ни была и что бы она ни делала, в заботах об обеде и других хозяйских хлопотах всегда всем сердцем и душой охвачена думой об Алексее Петровиче. Говорит дочь: «Чем бы она ни была занята, о нем она всегда помнила, всегда ожидала его, как восход солнца».
Вот и время подошло ему возвращаться с работы. Евлампия Акиловна кличет дочь и просит ее: «Надя, посмотри-ка, папа не идет?» Бывало, выскочу из дома и, увидев отца, кричу: «Мама, папа идет!» И бегу ему навстречу. А тем временем и мама выходит из парадного нас встречать. Всегда подгадывала так, чтобы все, что она ни делала (стирала ли, пекла ли), чтобы ее работа была завершена к приезду с работы Алексея Петровича. Потому что в их доме папа был, – говорит Надежда Алексеевна, – «Свет в окне».